Кейси Майклз - Опасные связи [Роковое наследство]

Гарт улыбнулся Люсьену поверх бокала:

— Гай? Дай подумать. Может, он просто не желает пропустить званый обед, который закатывает твоя дорогая мачеха? Как ни крути, это обещает стать главным событием сезона. Я уверен, что Мелани дала ему понять, что ожидается присутствие всей местной знати. Просто голова кругом! Как по-твоему, не послать ли и мне в Лондон слугу за парадным мундиром?

— Если ты будешь болтать и дальше, Гарт, мне придется поверить, что ты полный дурак и что для счастья тебе не хватает только ночного колпака и домашних туфель. А я стараюсь рассуждать серьезно. Неужели тебе не кажется странным то, что Гай продолжает сидеть в Англии и даже не помышляет об отъезде?

Гарт окунул палец в вино, а потом обсосал его с самым глубокомысленным видом. После чего поведал таким тоном, словно сделал гениальное открытие:

— Гай — француз!

— Ты чертовски проницателен, Гарт, — съязвил Люсьен, поднялся и налил себе еще бокал вина. — Но будь добр, продолжай. Я затаил дыхание и ловлю каждое твое слово.

Гарта не надо было уговаривать.

— Ты, мой добрый друг, — француз наполовину.

— И опять невообразимая проницательность! Гарт, ты поражаешь меня. Едва ли не четверть населения Англии может похвастаться наличием в их жилах французской крови. — Он поудобнее устроился в кресле. — Но тебе удалось заинтересовать меня.

Гарт поставил свой бокал на столик возле кресла, приставил пальцы к вискам и зажмурился:

— Я вспоминаю один недавний вечер в Лондоне. Я вспоминаю человека по имени Джеки, который навестил в Суссексе свою мать и вернулся в Лондон с поручением. И этим поручением было всадить кинжал в спину некоему Люсьену Тремэйну. Но, увы, Джеки сам напоролся на нож, и потому я до сих пор здесь и корчу из себя оракула, вместо того чтобы любоваться скачками пони в Ньюмаркете, с шикарной траурной лентой на рукаве моего смокинга в знак скорби по дорогому другу, ставшему жертвой преступления.

Люсьен похрустел пальцами, обдумывая слова Гарта, и счел их неубедительными.

— Я решил было, что это Ортон нанял тех подонков. В их неловкости было что-то, напомнившее мне его самого. Но даже если я и ошибался, то все равно не могу уловить связи между тем нелепым покушением и странным нежеланием ехать домой нашего приятеля графа.

Гарт, ухмыляясь, открыл глаза:

— И я тоже, дружище. Но по крайней мере, мне удалось говорить с тобой несколько минут подряд и ни разу не услышать про леди Кэтрин. Ведь когда я вошел, ты сидел здесь и думал именно о ней? Вряд ли стоит удивляться тому, что она нашла тебя не очень-то обаятельным, — вспомни, как ты вел себя утром в лабиринте. Ты же из нее едва душу не вытряс. Может быть, вместо того чтобы искать утешение в бутылке, ты мог бы провести время с большей пользой, сочиняя стихи в ее честь?

— Это совсем не смешно. — Люсьен понурился. — Однажды я уже проявил себя в отношениях с женщиной полным ослом, и Кэтрин все об этом известно. И этого более чем достаточно, даже если не принимать во внимание то, что и с Кэтрин я вел себя не очень-то правильно. А ведь сегодня она узнала, что стала сиротой. Я должен дать ей время, чтобы она пришла в себя и решила, что ей делать. Скорее всего она решит поскорее вернуться в Ветлы, а оттуда — в Лондон. Она заслужила, чтобы о ней заботились, чтобы с ней обходились как можно мягче и больше не пугали ее.

— А ты тем временем намерен запереться в этом кабинете и лелеять свою тоску? Стало быть, это и есть любовь? Знаешь ли, меня бросает в дрожь от одной мысли, что и я не застрахован и могу в один прекрасный день впасть в такое же плачевное состояние. Люсьен, ты все излишне драматизируешь!

Люсьен ткнул бокалом в сторону Гарта:

— Дружище Гарт, я как нельзя более согласен с тобою!

Намного позже, когда большие напольные часы в коридоре пробили час ночи, Люсьен отправился к себе. Хотя шагал он достаточно твердо, его мозг был приятно затуманен винными парами после нескольких бутылок, выпитых с Гартом. Он поднялся по левому крылу широкой главной лестницы к своей спальне в надежде поскорее забраться в постель и выспаться. Ведь утром ему понадобятся силы, чтобы окунуться в тот непрекращающийся бедлам, в который превратилась его жизнь в Тремэйн-Корте.

Хоукинс не встречал его и потому не мог сделать ему выговор за то, что он так пьян, или хотя бы помочь раздеться, — так как верный слуга перебрался в комнатку возле спальни Эдмунда, чтобы быть под рукой у больного и днем и ночью. Сердито чертыхаясь, но не желая в столь поздний час будить другого слугу, Люсьен кое-как стащил высокие и узкие сапоги, после чего плюхнулся на кровать, собираясь раздеться при слабом свете ночника.

Но не успел он вынуть из галстука булавку с ониксом, как каким-то шестым чувством понял, что в комнате он не один. Осторожно повернувшись, Люсьен различил в полутьме женскую фигуру в белой ночной сорочке. В руках она держала два полных хрустальных бокала.

У Люсьена тут же вырвалось с надеждой:

— Кэтрин?..

В ответ раздался смех, по-детски высокий, ломкий и слегка истеричный.

— Мелани… — А он-то отказался перебраться в другую спальню, чтобы никто не дай Бог не подумал, будто он бежит от женщины. Ведь это было бы смешно! И что теперь ему делать, тем более что дверь в смежную комнату столь предусмотрительно заперта?

— Милый Люсьен, — промурлыкала Мелани, вступая в круг света свечи, так что он смог различить и розовые соски ее грудей, и темный треугольник волос на лобке под прозрачной тканью сорочки. Ее белокурые локоны, свободно распущенные, рассыпались по плечам, а ярко-синие глаза сверкали, как звезды на ночном небосводе. — Мне так долго пришлось тебя ждать. Я уже начала сомневаться, придешь ли ты сюда вообще.

Люсьен дал волю мгновенно вспыхнувшему гневу:

— Мелани — вон отсюда!

Она проигнорировала его приказ, поставила бокалы на стол и пошла прямо на него, остановившись всего в нескольких дюймах, так что ему в ноздри ударил тяжелый, приторный и когда-то неотразимый для него запах ее тела. Она положила ладони на отвороты его сюртука.

— Ты на самом деле не хочешь, чтобы я ушла, Люсьен. Ты сказал так оттого, что тебе охота потискать эту шлюху, эту Кэт Харвей. Она не получит тебя, правда? Я была внизу и видела, как ты вошел к ней в комнату, а потом вышел. Она может сколько угодно падать в обмороки, но она не получит тебя. Вот почему ты напился этим вечером, правда, дорогой? Как давно ты воздерживаешься? Когда ты в последний раз был с женщиной?

Он с отвращением сбросил с плеч ее руки.

— Послушай меня, милый, — не унималась она, снова положив ладони ему на плечи. — Я могу тебе помочь. Ты ведь сгораешь от желания, не так ли? — Ее ручки пробежались по сюртуку вниз, и она улыбнулась: — я просто обожаю одежду. Женское платье должно быть вырезано как можно глубже, а мужской сюртук разделяется вот здесь, вот так, — и ее руки оказались еще ниже, между полами его сюртука, — чтобы демонстрировать вот это…